Толстые книги я даже и сейчас читаю далеко не
полностью. Могу прочитать несколько первых страниц и совершенно потерять интерес
к дальнейшему. Примерно то же происходит, после первых серий какого-нибудь
мыла, когда уже успел познакомиться с героями простыми, как пять копеек, и уже
ясно, что будет дальше в ближайшем десятке, а то и двух десятках серий.
Иногда интересно прочитать и конец. В зависимости от
того, насколько начало и конец составляют нетривиальную комбинацию, я могу либо
отложить книгу, либо полистать остальное в поиске не очевидных диалогов и сцен.
Бывает, что автор оказывается интереснее сюжета. Приятно
читать умного человека, даже когда он пишет о пустяках или о какой-то банальной
истории.
В общем, нет у меня общего рецепта.
«Джейн Эйр» я прочитал где-то в пятом или шестом
классе от корки до корки. Даже сейчас не могу точно объяснить, что меня заставило
не отрываясь читать эту книгу. Кажется, в книге всё просто. Честный рассказ,
слегка приукрашенный эмоциями рассказчицы.
И эту честность я хочу подчеркнуть. Сейчас, конечно, я
глянул биографию Шарлотты Бронте и, конечно, убедился, что практически вся
обстановка взята из жизни. Насколько биографичны сюжетные линии автора или её
близких знакомых уже не так важно.
Мне всё понравилось в книге, но смутил и запал в душу один
эпизод, который мне не то, что не понравился, а показался каким-то инородным
добавлением, ставящим под сомнение правдивость автора. Мне казалось, что если
выбросить его, то всё станет только лучше. И только обаяние всей книги как-то
примиряло меня с этой явной непонятной, не обязательной, странной сценой.
Вот это.
«В доме царила тишина; должно быть, кроме Сент-Джона и
меня, все уже спали. Единственная свеча догорела, комната была залита лунным
светом. Сердце мое билось горячо и часто, я слышала его удары. Вдруг оно
замерло, пронизанное насквозь каким-то непонятным ощущением, которое передалось
мне в голову, в руки и ноги. Это ощущение не напоминало электрический ток, но
оно было столь же резко, необычно и неожиданно, оно так обострило мои чувства,
что их прежнее напряжение казалось столбняком, от которого они теперь
пробудились. Все мое существо насторожилось; глаза и слух чего-то ждали. Я
дрожала всем телом.
– Что вы услышали? Что вы видите? – вскричал
Сент-Джон.
Я ничего не видела, но я услышала далекий голос,
звавший: «Джейн! Джейн! Джейн!» – и ничего больше.
– О боже! Что это? – вырвалось у меня со
стоном. Я могла бы точно так же спросить: «Где это?», потому что голос
раздавался не в доме и не в саду, он звучал не в воздухе, и не из-под земли, и
не над головой. Я слышала его, но откуда он исходил – определить было
невозможно. И это был человеческий голос, знакомый, памятный, любимый голос
Эдварда Фэйрфакса Рочестера; он звучал скорбно, страстно, взволнованно и
настойчиво.
– Иду! – крикнула я. – Жди меня. О, я
приду! – Я бросилась к двери и заглянула в коридор – там было пусто и
темно. Я побежала в сад – там не было ни души.
– Где ты? – воскликнула я.
Глухое эхо в горах за Марш-Гленом ответило мне: «Где
ты?» Я прислушалась. Ветер тихо вздыхал в елях; кругом простирались пустынные
болота, и стояла полночная тишина.
– Прочь, суеверные обольщения! – вскрикнула
я, отгоняя черный призрак, выступивший передо мной возле черного тиса у
калитки. – Нет, это не самообман, не колдовство, это дело самой природы:
веление свыше заставило ее совершить не чудо, но то, что было ей доступно!
Я рванулась прочь от Сент-Джона, который выбежал за
мной в сад и хотел удержать меня. Пришла моя очередь взять верх над ним. Теперь
мои силы пробудились. Я потребовала, чтобы он воздержался от вопросов и замечаний;
я просила его удалиться: я хочу, я должна остаться одна. Он тотчас же
повиновался. Когда есть сила приказывать, повиновение последует. Я поднялась к
себе, заперлась, упала на колени и стала молиться – по-своему, иначе, чем
Сент-Джон, но с не меньшим пылом. Мне казалось, что я приблизилась к
Всемогущему и моя душа, охваченная благодарностью, поверглась к Его стопам.
Поднявшись после этой благодарственной молитвы, я приняла решение, затем легла
успокоенная, умудренная, с нетерпением ожидая рассвета».
Ну ладно, впечатлительной девушке показалось. Так нет
же.
«– Я спрашивал Бога в тоске и смирении, не довольно ли
я уже вытерпел мук, отчаяния и боли и не будет ли мне дано вновь испытать
блаженство и мир? Что все постигшее меня я заслужил, это я признавал, но я
сомневался, хватит ли у меня сил на новые страдания. Я молил его – и вот с моих
губ невольно сорвалось имя, альфа и омега моих сердечных желаний: «Джейн!
Джейн! Джейн!»
– Вы произнесли эти слова вслух?
– Да, Джейн. Если бы кто-нибудь услыхал меня, он
решил бы, что я сумасшедший, с такой неистовой силой вырвались у меня эти
слова.
– И это было в прошлый понедельник около
полуночи?
– Да, но не важно время; самое странное то, что
за этим последовало. Ты сочтешь меня суеверным, – правда, у меня в крови
есть и всегда была некоторая склонность к суеверию, тем не менее это правда,
что я услыхал то, о чем сейчас расскажу.
Когда я воскликнул: «Джейн, Джейн, Джейн!», голос (я
не могу сказать откуда, но знаю, чей он) отвечал: «Иду! Жди меня!» – и через
мгновение ночной ветер донес до меня слова: «Где ты?»
Я хотел бы передать тебе ту картину, то видение,
которое вызвал во мне этот возглас; однако трудно выразить это словами.
Ферндин, как ты видишь, окружен густым лесом, и всякий звук здесь звучит глухо
и замирает без отголосков. Но слова «Где ты?» были произнесены, казалось, среди
гор, ибо я слышал, как их повторяло горное эхо. И мне почудилось, будто более
свежий, прохладный ветер коснулся моего лба; мне представилось, что я
встречаюсь с Джейн в какой-то дикой, пустынной местности. Духовно мы, вероятно,
и встретились. Ты в этот час, Джейн, конечно, спала глубоким сном; быть может,
твоя душа покинула комнату и отправилась утешать мою: ибо это был твой
голос, – это так же верно, как то, что я жив! Это был твой голос».
Я решил, что книга замечательная, но какая-то заноза в
душе осталась.
Ну и что? Спросил бы я, если бы я был читателем этой заметки на блоге. И где
доказательства реальности мистики? Неужели всего лишь эта книга, которая содержит
один лишь, всего лишь один, мистический эпизод?
Согласен, согласен. Пока это не доказательство. Рассказываю
просто для впечатления.
Возвращаюсь к занозе.
Она совершенно исчезла из моей души, когда со мной
самим это же и произошло.
Не буквально, конечно.
Когда я сдал последний экзамен на мехмат МГУ, это была
физика, и я получил «пять», я уже знал достаточный балл для поступления,
который как раз и набрал, а у меня была ещё золотая медаль.
Я не пошёл сразу в общежитие на Ломоносова, а к
Москва-реке и в совершенно спокойном, хотя и в приятном расположении духа
мысленно сказал маме, что поступил. Потом отправил телеграмму.
Когда я приехал домой в Донецк, мама сказала мне, что
до телеграммы уже знала, что всё хорошо. Она сказала, что как-то вздремнула на
несколько минут днём и очень ясно услышала мой голос, который и сказал, что я
поступил. Мама дословно повторила мою фразу, но не ту, которая была в
телеграмме, а которую я произнёс в уме. Причём повторила её не только дословно,
но даже с моей интонацией.
Комментариев нет:
Отправить комментарий